|
|
||
|
ТЫ КАК ЛЕС ВЕСЕННИЙ ДЛЯ МЕНЯ
Я иль майского настоя выпил, Иль весны поддался озорству. Белая черемушная кипень Теплой вьюгой замела траву.
А деревья в знойный полдень рады, Что к себе их принял синий дол, Где за первоцветами и ландыш Чашечками снежными зацвел. Без всего без этого, я знаю, Людям нелегко прожить и дня. Может, мне везет, но ты, родная, Словно лес зеленый для меня.
март 1980 г. |
 |
|
|
***
Я всюду трепетно Искал гармонии. То в снежной радуге, То в грозной молнии. В сосновой поросли Да в светлой просини.. А их согласие— В разноголосии. Тогда и вспомнил я Примету давнюю: Цветет черемуха?— К похолоданию. Но мне поведали Лесные шорохи: В похолодание— Цвести черемухе.
1981 г.
У БАШНИ ГРОМОВОЙ
Когда огонь лизал вершины башен, Спекались яблоки, не снятые с ветвей, Но грудью каменной встречали стены наши Нашествия непрошенных гостей. Родные бастионы, словно деды, Своими зоркими бойницами глядят, Как на трофейных пушках мальцы-непоседы Заправскими гусарами сидят. А возле них, приметой мирных буден, Царит ничем не потревоженный покой: В колясках около заклепанных орудий Младенцы спят у башни Громовой...
ТОПОЛЬ
Алексею Яковлевичу Очкину, легендарному командиру 57-ми бессмертных, нашему земляку
Пока дышать и мыслить буду, Я в сердце тополь сберегу, Что уцелел каким-то чудом На правом волжском берегу. Он рос — зеленый и ветвистый— И становился все сильней, Как будто паренек плечистый В ватаге сверстников-друзей. Но в город, Волгой окаймленный, Вломилась яростно война, И тополей густые кроны Огнем вскорежила она... У этого, что весь изранен, Стою, не отрывая взгляд. Он не согнулся в испытаньях. Он — по характеру солдат.
МАТЕРИ
Даже в мертвом камне не застынет Горя беспредельного разлив,— Мать склонилась над убитым сыном У березок и плакучих ив. Вечною печалью разойдутся Омуты невыплаканных слез И дождями светлыми прольются, Где война оставила прокос. Молодые женщины с цветами У Скорбящей Матери стоят И глядят тревожными очами На своих мужающих ребят.
ЗДЕСЬ РУСЬЮ МИЛОЙ ВСЕ ПОЛНО
На Блонье клены шелестят, Друг с другом шепчутся травинки, И ноты в памяти звучат Живою музыкою Глинки. С волшебной палочкой в руке— Отец всей музыки российской- Он замер в строгом сюртуке, Недосягаемый и близкий. И кажется, что через миг Он дирижерским взмахом легким Разбудит дивных звуков мир, И грянет «Славься» хором звонким. Здесь на душе светлым-светло От волшебства мелодий Глинки, И Русью милой все полно До самой махонькой былинки.
***
В комнату ко мне синичка залетела, Билась об окошко в оба-два крыла, Словно что поведать только мне хотела, Да сказать об этом толком не могла. Может быть, напела мне бы эта птаха, Что весна-певунья из-за гор пришла, Как она, пичуга, по небу без страха В звонком клюве солнце жаркое несла. И меня, быть может, увела б под вечер В рощу, где я счастлив был давным-давно. Лишь одно печалит, что по-человечьи Молвить ей про это все же не дано.
***
Холмы, холмы в зеленом одеяньи Осин, берез да сосен вековых. Упругий ветер земляничное дыханье Доносит до меня со всех полян лесных. В дрожащих белых лепестках ромашек Угадываю ласковый прищур И слышу, как в душистом разнотравье нашем Шуршит таинственно-невидимый Шур-Шур. Шур-Шур, Шур-Шур. С утра до поздней ночи Неуловимых шорохов не счесть. Пусть мне не попадался дух лесной на очи, Я точно, точно знаю: есть он, добрый, есть! |
||
