Наталья Толбатова
***
Ни с чем не сравнимое чувство восхода:
Восторг и испуг бытия.
Нам дарит весь мир и всю землю природа
И будит сокрытое «я».
Я - солнце, я - небо, я - птица в полете,
Я - червь, я - песчинка, я - ноль.
И каждый восход на паденье иль взлете
Приносит нам новую роль.
То ввысь устремляясь душой непокорной,
То падая в бездну грехов,
Ты красками вечности - белой и черной -
Судьбу разукрасить готов.
Но солнце восходит, и черному цвету
На смену идет белый день,
И полный спектр красок, как счастья примету,
Не скроет полночная тень.
***
Володе
У нас вторая молодость с тобой.
Так это оказалось интересно!
Вдруг с новой силой вспыхнула любовь.
На узеньком диване нам не тесно.
Лежим, прижавшись, пара старичков,
Ну, это я чуть-чуть пережимаю,
Еще мы о-го-го и будь здоров!
Как в юности тебя я обнимаю.
Такое все знакомое, мое:
И этот запах табака и тела,
И шевелюра, где свое жнивье
Начать безжалостная осень не успела.
И свет твоих небесно-синих глаз,
Что столько лет меня теплом ласкает,
И мягкое плечо, к нему как в первый раз
Прижмусь щекой, а сердце в неге тает.
И улетаю в солнечную даль
Без клея, анаши и героина,
Забыв тревоги, боли и печаль,
Благодаря любовным витаминам.
А вы, девчонки нынешней поры,
Вы в состоянье так же задохнуться,
Когда мальчишка в озорстве игры
Позволит к вам дыханьем прикоснуться?
Мне жалко вас. Вы пять волшебных чувств
На секс техничный лихо променяли,
Я вас судить, конечно, не берусь,
Но если б, если б, милые, вы знали,
Какая радость столько лет прожить
С единственным, таким родным мужчиной,
Себя вполне счастливой ощутить,
Его считаясь лучшей половиной.
***
Жаль моя, мой взрослый сын,
Головная боль и радость.
В этом мире ты один
Моя сила, моя слабость.
С кем ты без меня вдали?
Есть ли смысл в знакомствах этих?
Треплет детства корабли
Штормовой, недобрый ветер.
Я стою на берегу,
Изменить маршрут не в силах.
Только-то всего могу,
Что рукой махать, мой милый.
И молиться за тебя
Горячо и неумело,
Так неистово любя,
Как не любят в свете белом.
Не ревную я к другой,
Пусть она сегодня рядом.
В материнских чувств огонь
Дров подбрасывать не надо.
Мой костер любви горит
Ярким днем и темной ночью
И тебе он говорит:
«Это твой маяк, сыночек.
Если трудно станет вдруг,
Если нет ориентира,
Он покажет север-юг
Обезумевшего мира.
И научит отличать
Каждый раз от плевел зерна,
По уму друзе встречать
И стерпеть уколы терна.
И поверить в чудеса
В прагматичном этом свете».
Пусть же дует в паруса
Добрый и попутный ветер.
***
Мне бомж сказал какой-то: "Добрый вечер",
Во мне признав свою?
Поражена, как громом, этой встречей,
Молчу, стою.
Кто этот человек? Откуда взялся?
Чего хотел?
И почему ко мне вдруг привязался?
Что углядел?
Не отвечая, мимо прошмыгнула
Скорее прочь.
И шторку из тумана запахнула
За мною ночь.
А он остался в сырости тумана
Совсем один,
Немолодой и, кажется, не пьяный,
И чей-то сын.
Ведь он любил, наверное, когда-то
И был любим.
Не я ли в том, ответьте, виновата,
Что стало с ним?
Вы скажете мне: "Брось, всему виною
Он только сам.
Пора обзавестись детьми, женою
К таким годам.
А если было все, да разом сплыло,
Так сам дурак.
Вино, небось, ближайшим другом было".
Наверно так.
Все так, все так, но что-то меня гнетет,
Какая-то забота мне душу рвет.
Не сразу, не с разбегу он вниз упал,
Он долго над обрывом в тоске стоял.
И шумно было в мире, и вихрь судьбы
Обласкивал былинки, ломал дубы.
Мотало человека туда-сюда,
И потускнела в небе его звезда.
И не случилось рядом с ним никого,
Кто протянул бы руку и спас его.
А мир кишел сплетеньем добра и зла,
И под ноги лишь глядя, там я брела.
Слепая и глухая не поняла,
Что кто-то пропадает, и не спасла.
***
Веду урок, а за окном в кустах сирени
Поет так звонко соловей.
Он свой урок, урок весенний
Усвоил школьников быстрей.
Усвоил он, что жизнь прекрасна,
И интересен каждый день,
И что, пока на сердце ясно,
Беда свою не бросит тень
На этот мир, на куст сирени,
На беззаботный школьный люд.
И соловей без устали и лени
Свой рассыпает праздничный салют.
Он нам, конечно же, немножечко мешает,
Концерт под окнами устроивший артист:
Простой пример с ошибками решает
Мой лучший ученик, любимчик, медалист.
Но я с лицом мрачнее темной тучи
Задвижку не защелкну на окне.
Ведь это жизнь сама моих питомцев учит
Как радоваться солнцу и весне.
***
Иду с лицом влюбленной женщины,
И выраженье это не сниму.
Пусть жизнь дает пощечины и трещины,
Пророчит то болезни, то суму.
Я - влюблена! В кого? Пока не знаю.
Но знаю точно - в жизнь я влюблена!
Пускай то нахожу я, то теряю,
Я жизнь люблю! Мне нравится она.
Влюбляюсь я в случайного попутчика,
В весенний лес и в зимнюю пургу.
Я влюблена в Высоцкого и Тютчева,
И в ветер - мимоходом, набегу.
Я так люблю энергию движения,
Я обожаю сына, мужа, мать.
Вот только злит земное притяжение,
Что мне не позволяет полетать.
***
Не видеть и забыть!
Уехать - не вернуться.
И верность не хранить,
Как треснувшее блюдце.
Безжалостной рукой
Вон битую посуду!
Я черепки такой
Любви хранить не буду.
Разбилось - не сложить,
Что треснуло - не склеить.
Зачем бок о бок жить,
Но лишь обиды сеять?
Поэтому забыть,
Назад не возвращаться,
Другого полюбить…
Иль все же воздержаться
ДОРОГА
Дорога, ты меня не трогай
И не зови, и не зови
Туда, где в детстве босоногом
Мне песни пели соловьи.
Там мной посажены деревья,
А я себя с корнями рву
И предаю тебя, деревня,
И предаю ручей во рву,
Тот ближний лес, грибы в лукошке,
Глазастый лен, цветы во ржи,
И нашу серенькую кошку,
Что в городе не стала жить.
Вдали от сельского порога
Стихи о городе пишу.
Путем предательства, дорога,
Ты не веди меня, прошу.
БАБУШКИН ДОМ
Бабушкин дом обветшал, покосился,
Грустно-ненужный стоит никому.
С летом зеленым печально простился.
Зиму ему куковать одному.
Дом себя помнит красивым и статным,
Бабушку помнит еще молодой:
В кухне уютной у печки опрятной
Споро колдует она над едой.
Бабушки нет уж не первую зиму,
Дети и внуки живут в городах.
Лишь грибники летом бегают мимо,
Ну а зимой дом утонет в снегах.
Мыши нахальные пол подгрызают,
Вьюга докучные песни поет.
В шумных столицах, должно быть, не знают,-
Родина их сиротою живет.
ПАМЯТЬ
Бродит память по тропам,
Листопадом шуршит.
По полям, по окопам
Иван-чаем стоит.
Заросли муравою
Прежних дней большаки.
И покрыты землею,
Проржавели штыки.
Столько лет, столько весен,
Зим прошло с той поры,
Что давно жизни осень
У былой детворы.
И у мамочки тонкой
Стала памяти нить,
Но все помнит, девчонкой
Что пришлось пережить…
Рассказ первый
«Июль сорок первого, жаркий и пыльный…
И беженцев реки текли и текли…
И люди на землю садились бессильно,
А губы у всех от жары запеклись.
И звук канонады совсем уже близко…
Мне только пять лет, на крыльце я сижу,
Вдали самолеты летают так низко,
На них я, прикрывшись ладошкой, гляжу.
А в доме у нас беготня, суматоха,
Снуют взад-вперед мама, бабушка, дед.
Мы тоже бежим от стального Молоха,
Надеясь прорваться. Но выхода нет.
Невиданных птиц рассмотреть чтоб получше,
Я вышла на улицу, стала в пыли.
Вдруг два самолета, как серые тучи,
Как раз над дорогою нашей прошли.
И рядом со мною фонтанчики пыли,
Как птички запели: чирик-чик-чик-чи…
С крестом самолеты, фашистские пули
В атаку пошли на меня - палачи.
И, если бы мама меня не схватила,
И не утащила за куст у плетня,
Теперь заросла бы моя уж могила,
Как не было вовсе на свете меня.
И не было б вас, моих деток и внуков,
Не знали бы вы, что есть жизнь и весна,
Не видели солнца, не слышали звуков…
Так проклята будь же, любая война!»
Рассказ второй
«В апреле сорок первого
Сестренка родилась.
И оттого, наверное,
Веселой удалась.
Все сутки куролесится:
То плачет, то поет.
А к нам по черной лестнице
Июнь уже идет.
Понаехали немцы, поселились в избе,
Из родных стен ушли мы в землянку.
Немцы маму прислугой забрали к себе,
Печь топить чтобы им спозаранку.
С пятимесячной Любой в укромном углу
Мать за шторкой жила-бедовала.
На поганую ту саранчу-немчуру
Гнула спину, варила, стирала.
А Любе мало дела -
Война иль не война,
И с мамочкой хотела
Почаще быть она.
Она то кушать требует -
Голодной ей не спится.
То миру вдруг поведает,
Что мокрой не лежится.
Немец брился и слушал, как девчонка орет,
Раздражение в нем закипало.
Поднимается он, свою бритву берет,
С люльки дергает прочь покрывало.
И, младенца за ухо схватив, как щенка,
Он озлобленно бритву заносит.
Нет, не дрогнет, не дрогнет фашиста рука,
«Что ты делаешь?» - совесть не спросит.
Мама падает в ноги, кричит-голосит:
«Пан, не надо!» - в слезах умоляет.
Немец что-то гортанно и злобно кричит,
Дочку матери в руки швыряет.
Темно в землянке тесненькой,
Но это чепуха!
Пой, Люба, здесь нам песенки,
Подальше от греха.
Бродит память по тропам,
Листопадом шуршит.
По полям, по окопам
Иван-чаем стоит.
Память, память людская,
Ты гори - не сгорай,
Не в одном только мае
О войне вспоминай.
Заметает метелью
Память прежнюю боль,
Но прольется капелью
Нам на сердце с тобой.
И душа, коль открыта,
Память сердца хранит.
Ведь ничто не забыто,
И никто не забыт.
***
У каждого своя война…
Несчастная моя страна,
Столетья нет, чтоб эта страсть
По поколеньям не прошлась.
Мой прадед был семь лет в плену,
Уйдя на первую войну.
Дед сгинул где-то под Москвой
На мировой уже второй.
Отец, хоть и не воевал,
Но полной мерою познал
Пожаров страх и вкус беды
Послевоенной лебеды.
На долю мужа пал Афган,
Как смерч, как дикий ураган.
А я ночами не спала -
Молилась, верила, ждала.
А сыну, что ж, идти в Чечню?
На эту страшную резню?
Мой Президент, я верю Вам,
Но сына войнам не отдам!
***
Мы блуждаем с тобой в лабиринтах судьбы:
Тупики, перекрестки, разбитые лбы.
Лишь однажды не в тот переулок свернешь
И обратной дороги уже не найдешь.
Где-то бродим всю жизнь… Кто нам чертит маршрут?
Провидение? Бог? Или наш это труд?
Повороты судьбы не зависят от нас?
Но ведь можно сначала подумать сто раз!
И отмерить семь раз, а отрезать один.
И в другой мы тогда лабиринт угодим…
Долго рядом ты был, но пути разошлись,
И своя у тебя лабиринтная жизнь.
В ней другие друзья и другая любовь,
Только память навек остается с тобой.
Но так хочется верить, что чуть-чуть поплутав,
Приведет нас дорога в край цветов, птиц и трав,
И что именно там все сойдутся пути,
Где мы сможем покой и любовь обрести.
И не будем жалеть никогда-никогда,
Что судьба-лабиринт завела не туда.
***
Спит лошадь при дороге в пыльном городе,
Улегшись на зеленую траву.
Спит лошадь в предрассветном стылом холоде,
Закутавшись лишь в неба синеву.
Свернувшись, словно кошечка, калачиком,
Спит лошадь и, быть может, видит сны.
Лишь дышит бок, вздымаясь серым мячиком,
Не нарушая сонной тишины.
Смежив ресницы, белые и длинные,
Спит лошадь, словно символ доброты,
И образы далекие былинные
Приходят в мысли мне без суеты.
Вот на такой же лошади, наверное,
Илюша в чисто поле выезжал,
А после боя чистил друга верного
И рядом с ней на травке отдыхал.
И облака на них смотрели ласково,
Улыбку солнце не могло сдержать,
И пчелы, собирая свое лакомство,
Старались лишь вполголоса жужжать.
Но реальность не былинна и жестока,
Нам не вырваться из времени потока.
Городские табуны - автомобили -
Лошадь своим шумом разбудили.
***
Выпускникам 2000 года
Не знаю, что сказать… Такие времена…
Нужны ли дружба, верность и отвага?
И делу отдаваться стоит ли сполна,
Когда всего важней зеленая бумага?
И нужно ль честным быть, когда кругом вранье?
И главное не делать – говорить красиво!
А пустозвоны каркают, как будто воронье,
И вот уже у них и власть, и почести, и сила.
Не уж-то, Боже мой, весь мир сошел с ума?
И вверх ногами все перевернулось!
Наш выбор не богат – сума или тюрьма,
И лишь пройдохам счастье улыбнулось.
Нет, верить не хочу, и вас прошу, не верьте
В то, что настало время болтунов,
И до седых волос, до самой, может, смерти
Живите по закону – больше дела, меньше слов!
У вас все впереди, вся жизнь до горизонта,
И даже дальше путь судьбы пролег.
Поменьше вам страдать, а смейтесь звонко-звонко,
Чтоб каждый на земле услышать смех тот мог.
Подумают тогда и старец, и ребенок,
Безусый шалопай и человек любой,
Что если чей-то смех так радостен и звонок,
То счастье в мире есть, и радость, и любовь!
И правда есть, и долг, и дружба, и участье,
И не хапугам жить на свете хорошо,
Нормальный человек для радости и счастья
Работать и любить не перестал еще!
***
Все мосты сожжены и проломано днище
В нашей лодке с названьем «Большая любовь».
Ветер злобный, осенний по берегу рыщет,
Заметая мне память опавшей листвой.
Никаких переправ - ни плота, ни парома,
Я сама все смела, разбомбила, сожгла,
Чтоб ни шагу назад, чтобы даже солома
Мне тонуть помешать не могла.
На другом берегу пусть навек остаются
Облетевшие листья любви и тоски.
И с ромашек осенние слезы прольются,
До земли пригибая надежд лепестки.
Скоро зимняя вьюга завоет, заплачет,
По колено в снегу я вперед побреду.
И почти замерзая, почую удачу,
На последнем дыханье в весну упаду.
